ЖИЗНЬ КАК ЧУДО
Встреча с Богом, необыкновенные, необъяснимые рассудочно явления,
чудо... Если очень внимательно, пристально вглядеться в прожитую жизнь,
попытаться вспомнить по возможности, если и не все - то очень многое,
тогда таких случаев, наверное, наберется великое множество. Я не склонен
считать, что чудом обязательно должен быть, например, Свет с неба или
явления Ангелов, Святых, Богородицы, Самого Иисуса Христа! Да и не
случалось в моей жизни такого ни разу. Это удел великих душ или же
следствие особых обстоятельств, известных лишь самому Богу, но от нас
сокрытых.
А вообще, чуда не надо ждать, ожидать чего-то особенного, а вот если внимательно приглядеться даже к своей повседневной жизни, - то чудес может встретиться очень много! Вся жизнь во Христе - одно сплошное чудо! Более того - сама жизнь, - тоже чудо. От первого и до последнего вздоха человека.
Вот, например, несколько лет назад я получил заказ на большую, ответственную съемку и приехал на работу в Курск. Всё по житейским меркам было вроде бы хорошо - интересная работа, уважение окружающих, много денег, но на душе скреблись кошки... Там я посетил место, где некий тогда еще никому неизвестный мальчик Прохор упал с колокольни храма. Долго стоял у подножия, молился Богу своими словами, как мог и просил батюшку Серафима усмирить меня грешного, направить на единственно правильный путь, потому что прежняя жизнь моя тогда зашла в тупик, а дальнейшего пути я толком не знал. И не произошло ничего необычного, просто как-то даже и не сразу заметно, но очистились мысли - сам собой распутался этот тугой клубок в голове, сплетенный из ненависти к окружающему миру, жалости к себе бедному-несчастному, желаний развлечься, прославиться, заработать побольше денег, при этом работая поменьше и еще очень-очень много каких суетных и преходящих желаний и стремлений. Я заплакал и как-то выплакал все эти желания. На душе стало спокойно и радостно. Чем не чудо?
А следующий за этим заказ был на съемку достопримечательностей Золотого Кольца и я первый раз в жизни приехал в совершенно незнакомый мне город Переславль-Залесский, после чего жизнь моя, хоть и не сразу, но все же полностью изменилась. Опять же для кого-то это просто совпадение, но для человека верующего - не иначе как Промысел Божий. Да и в Переславле сначала я просто ходил, вернее - бегал и фотографировал нужные объекты. Времени на съемку выделили мало и я не успевал толком даже попасть на службу в храм. Однако уже тогда что-то запало в душу, возник некий магнит и я решил, что приеду сюда еще не раз. Так вскоре и случилось. Когда выдалось свободное время, я немедленно приехал в Переславль. Ровно четыре года назад прямо на праздник Крещения Господня. Снял жилище в Рыбаках и поначалу ходил в храм Сорока Мучеников Севастийских буквально в двух шагах от дома - надо было только перейти Трубеж по льду на другую сторону. Там всегда было людно, прямо с мороза в облаке пара входили люди - часто бабушки-старожилки в шерстяных платках или рыбаки с озера - в бушлатах, шубах-дубленках, валенках или унтах, переговаривались, шутили. К тому же при всей этой тесноте часть храма реставрировалась и была закрыта. Но душа требовала уединения и покоя, особенно после сумасшедшей Москвы хотелось чего-то другого - более спокойного, без вечной давки и суеты. Потом как-то, возвращаясь со съемки и чувствуя, что сильно опаздываю на вечернюю службу " в Устье", я зашел в Никольский монастырь. Прямо на Шестопсалмие. Что и говорить, монастырские службы всегда особенные. Там мне очень понравилось и мы с женой стали ходить в Никольский монастырь. Однако Господь решил иначе. На Пасху моя жена ошиблась с расписанием и пришла на праздничную Службу в Никольский монастырь на час раньше. И как только засомневалась, стоит ли ждать час или пока сходить за мной, чтобы вернуться вместе, мощно зазвенели колокола где-то в центре города. Она решила, что десять минут погоды не сделают и пошла на колокольный звон. А уже через полчаса звонила мне и взволнованно говорила, чтобы я поспешил в храм Александра Невского. Я удивился тому, как она туда попала, но все же пошел в центр города. Эту Пасху мы встречали уже в Александро-Невском храме. А еще именно тогда я твердо решил, что передо мной тот самый батюшка, кому я должен исповедовать все мои грехи. И так я начал готовиться к первой в жизни исповеди. Но это, как говорится, уже другая история...
Или вот еще одно пусть и, как может показаться, совсем незначительное событие, но все же чудесное. На престольном празднике мой старый знакомый и я несли на Крестном ходе праздничную икону, - надо сказать далеко не самую легкую. Крестный ход традиционно сделал круг вокруг нашего храма, но вместо обычного окончания, мы двинулись на центральную городскую площадь. На площади еще довольно долго стояли, в то время как духовенство вошло внутрь древнего Спасо-Преображенского собора. Всю дорогу, пока мы шли - пели величания, славословия и тропари и я совершенно не чувствовал тяжести этой иконы, будто и не было ее вовсе, а на площади, когда произошла некоторая заминка, все невольно стали просто разговаривать, подшучивать, глядеть по сторонам. И икона налилась тяжестью. Уже через минуту мы с товарищем переглянулись и как по команде поменяли руки. Икона тяжелела. Буквально наливалась свинцом. В какой-то момент я даже испугался - как бы не уронить святыню. Но тут появился батюшка и запел тропарь. Мы подхватили и двинулись дальше. Не прошло и минуты, как я уже снова почти не чувствовал ее в своих руках. Она стала легка, почти невесома! Не чудо ли?
А вообще, чуда не надо ждать, ожидать чего-то особенного, а вот если внимательно приглядеться даже к своей повседневной жизни, - то чудес может встретиться очень много! Вся жизнь во Христе - одно сплошное чудо! Более того - сама жизнь, - тоже чудо. От первого и до последнего вздоха человека.
Вот, например, несколько лет назад я получил заказ на большую, ответственную съемку и приехал на работу в Курск. Всё по житейским меркам было вроде бы хорошо - интересная работа, уважение окружающих, много денег, но на душе скреблись кошки... Там я посетил место, где некий тогда еще никому неизвестный мальчик Прохор упал с колокольни храма. Долго стоял у подножия, молился Богу своими словами, как мог и просил батюшку Серафима усмирить меня грешного, направить на единственно правильный путь, потому что прежняя жизнь моя тогда зашла в тупик, а дальнейшего пути я толком не знал. И не произошло ничего необычного, просто как-то даже и не сразу заметно, но очистились мысли - сам собой распутался этот тугой клубок в голове, сплетенный из ненависти к окружающему миру, жалости к себе бедному-несчастному, желаний развлечься, прославиться, заработать побольше денег, при этом работая поменьше и еще очень-очень много каких суетных и преходящих желаний и стремлений. Я заплакал и как-то выплакал все эти желания. На душе стало спокойно и радостно. Чем не чудо?
А следующий за этим заказ был на съемку достопримечательностей Золотого Кольца и я первый раз в жизни приехал в совершенно незнакомый мне город Переславль-Залесский, после чего жизнь моя, хоть и не сразу, но все же полностью изменилась. Опять же для кого-то это просто совпадение, но для человека верующего - не иначе как Промысел Божий. Да и в Переславле сначала я просто ходил, вернее - бегал и фотографировал нужные объекты. Времени на съемку выделили мало и я не успевал толком даже попасть на службу в храм. Однако уже тогда что-то запало в душу, возник некий магнит и я решил, что приеду сюда еще не раз. Так вскоре и случилось. Когда выдалось свободное время, я немедленно приехал в Переславль. Ровно четыре года назад прямо на праздник Крещения Господня. Снял жилище в Рыбаках и поначалу ходил в храм Сорока Мучеников Севастийских буквально в двух шагах от дома - надо было только перейти Трубеж по льду на другую сторону. Там всегда было людно, прямо с мороза в облаке пара входили люди - часто бабушки-старожилки в шерстяных платках или рыбаки с озера - в бушлатах, шубах-дубленках, валенках или унтах, переговаривались, шутили. К тому же при всей этой тесноте часть храма реставрировалась и была закрыта. Но душа требовала уединения и покоя, особенно после сумасшедшей Москвы хотелось чего-то другого - более спокойного, без вечной давки и суеты. Потом как-то, возвращаясь со съемки и чувствуя, что сильно опаздываю на вечернюю службу " в Устье", я зашел в Никольский монастырь. Прямо на Шестопсалмие. Что и говорить, монастырские службы всегда особенные. Там мне очень понравилось и мы с женой стали ходить в Никольский монастырь. Однако Господь решил иначе. На Пасху моя жена ошиблась с расписанием и пришла на праздничную Службу в Никольский монастырь на час раньше. И как только засомневалась, стоит ли ждать час или пока сходить за мной, чтобы вернуться вместе, мощно зазвенели колокола где-то в центре города. Она решила, что десять минут погоды не сделают и пошла на колокольный звон. А уже через полчаса звонила мне и взволнованно говорила, чтобы я поспешил в храм Александра Невского. Я удивился тому, как она туда попала, но все же пошел в центр города. Эту Пасху мы встречали уже в Александро-Невском храме. А еще именно тогда я твердо решил, что передо мной тот самый батюшка, кому я должен исповедовать все мои грехи. И так я начал готовиться к первой в жизни исповеди. Но это, как говорится, уже другая история...
Или вот еще одно пусть и, как может показаться, совсем незначительное событие, но все же чудесное. На престольном празднике мой старый знакомый и я несли на Крестном ходе праздничную икону, - надо сказать далеко не самую легкую. Крестный ход традиционно сделал круг вокруг нашего храма, но вместо обычного окончания, мы двинулись на центральную городскую площадь. На площади еще довольно долго стояли, в то время как духовенство вошло внутрь древнего Спасо-Преображенского собора. Всю дорогу, пока мы шли - пели величания, славословия и тропари и я совершенно не чувствовал тяжести этой иконы, будто и не было ее вовсе, а на площади, когда произошла некоторая заминка, все невольно стали просто разговаривать, подшучивать, глядеть по сторонам. И икона налилась тяжестью. Уже через минуту мы с товарищем переглянулись и как по команде поменяли руки. Икона тяжелела. Буквально наливалась свинцом. В какой-то момент я даже испугался - как бы не уронить святыню. Но тут появился батюшка и запел тропарь. Мы подхватили и двинулись дальше. Не прошло и минуты, как я уже снова почти не чувствовал ее в своих руках. Она стала легка, почти невесома! Не чудо ли?
р.Б.Михаил
МОЛИТВА БАТЮШКИ СЕРАФИМА
Ко Христу я пришел совершенно неожиданно, хотя и был крещен в младенчестве.
Так сложилось, что первые лет 30 своей жизни я вообще толком не представлял, что такое Церковь, Храм, Православие. По крайней мере опытного знания у меня не было вообще. Родители - партийные, любимый дедушка, реально сделавший очень много доброго и полезного людям, - Герой Великой Отечественной, пошедший на смертельный риск и спасший жизни тысячи людей, в одиночку перекрывший готовый взорваться в любую минуту поврежденный осколком паровой котел в машинном отделении знаменитого балтийского линкора "Марат", тоже в церковь не ходил. Был партийным, убежденным коммунистом, мастером на заводе, уважаемым человеком. Но он учил меня мужской дружбе, взаимовыручке, а честность и прямолинейность в суждениях и поступках ценил больше всего. Кстати, за эту прямоту всегда страдал, но никогда и не думал менять свою позицию. Как-то раз он сказал мне: "Знаешь, будут в жизни моменты, когда ты не будешь думать ни о чем, ни о последствиях, ни о себе. И если надо - отдашь жизнь за своих друзей и близких". Мне эта фраза глубоко запала в душу, я сразу же представил его, ползущего по раскаленному металлу, почти ослепшего и обваренного кипятком и паром, но спасшего столько жизней! И расплакался. Много позже, когда я открыл Евангелие и стал читать, то понял, что мой дедушка просто поступал по велению сердца и точь в точь по Заповеди Христа.
С детства я обожал читать - буквально глотал книгу за книгой. Родители мои, конечно же радовались, но когда я засиживался допоздна, всегда отнимали книги, а потом еще не раз приходили посмотреть - не просвечивает ли желтый зайчик фонаря сквозь одеяло. С 11-12 летнего возраста у меня начался "мифологический этап" в жизни. Я запоем читал мифы, легенды, сказки... - все-все-все что попадалось. От Монголии и Китая до Скандинавии и Греции. А попадалось очень многое, благо у меня был замечательный дядя - доктор наук, интеллигент до мозга костей, образованнейший и предельно тактичный человек. Никогда не повышал голос. Никогда! Был добр и приветлив. Когда видел меня - прямо сиял радостью! Меня к нему тянуло непреодолимо. В его домашней библиотеке было около 15.000 книг и мне не приходилось там скучать. После замечательной книги Куна о древнегреческой мифологии в руки неожиданно попалась "Илиада" Гомера. Величайший перевод Гнедича! Прочитал залпом, почти не отрываясь. И вот где-то в это время рука как бы сама легла и вытащила с полки Евангелие. Увы, чуда не случилось! Естесственно, я начал читать с самого начала, с первой страницы первой главы Евангелия от Матфея и по вполне понятным для человека вне Церкви причинам, после прочтения нескольких абзацев, где-то между Зоровавелем и Азором отложил эту книгу надолго.
Кстати, бесконечно любимый мною митрополит Антоний Сурожский, как-то раз добродушно, с ему одному присущим удивительным чувством юмора, поведал пастве, о том, как первый раз в 15 лет прочитал Евангелие. За точность не ручаюсь, но говорил он примерно так: "первым мне в руки попалось Евангелие от Марка. Слава Богу! Марк же и писал для таких вот как и я неотесанных болванов! - просто и доходчиво! Слава Богу, что не Евангелие от Матфея! Я бы, наверное, не прочитал тогда и первых нескольких строчек!". Псалтирь же на церковно-славянском показалась просто "китайской грамотой" - я ничего там не понял вообще. Единственное, что глубоко врезалось в память, так это то, что эти книги ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧИТАЛИ! И читали постоянно! Они остались от прабабушки - были, потрепаны, засалены, с пятнами воска и сильно выбивались среди стройных и аккуратных рядов, сияющих белизной обрезов нечитанных ( ну или один раз читанных) макулатурных книг. Помните времена, когда за одну интересную, обязательно давали "нагрузку"? Вот такие были у нас библиотеки!
Бабушка же эти, как она говорила "древние книги", не читала, да и ходила в церковь только по большим праздникам, чем вызывала недовольство дедушки, а я всегда был на его стороне. Но как узнал позже, и в этом я ей безгранично благодарен, еще младенцем, в тайне покрестила меня. Везла через всю Москву в церковь, где ее давняя хорошая подруга работала казначеем. Все было в тайне даже от родителей - отец состоял в Партии, мама работала на закрытом и секретном "почтовом ящике". Крестить меня, конечно, никто не собирался. А родился я с трудом и был очень болезненным, два месяца врачи бились за жизнь, потом вроде вытянули, но началось какое-то инфекционное заболевание в этом роддоме и мне вкололи пеницилина, а у меня оказалась острая реакция, - снова реанимация и все началось сначала! Так что хоть и родился я в конце ноября 1974, но домой меня выписали лишь в начале следующего года. Даже после выписки было не совсем понятно, сколько я протяну. На дворе стоял март 1975 года. И бабушка, понимая, чем все может кончиться, пошла на огромный риск. Решила покрестить меня в тайне. Последствия такого поступка в то время были известны. По крайней мере, все знали, что можно легко лишиться всего, если вдруг кто-то увидит на ребенке крестик и доложит известно куда.
Кстати, очень интересно и то, что меня хотели назвать сперва Максимом. Почти уже все договорились и сошлись на этом имени, но тут неожиданно мой дедушка по маминой линии Николай (его, к сожалению, не помню, он скончался в 77-году) выступил против, сказав, что имя мне будет - Михаил, подкрепив свои аргументы длинным списком знаменитых Михаилов в истории России. Видимо, известных Максимов в истории России было несколько меньше... Так и быть - назвали меня Михаилом, какая собственно, разница, - даже иннициалы будут одинаковыми - М.К. Хотя мама была против - "Мишка" устойчиво ассоциировался у нее с неповоротливым лесным увальнем, любителем мёда и поспать. Но разница была. Ведь родился-то я прямо в день Архистратига Михаила. Его так и называли по привычке и по традиции "Михайлов День", но как я потом интересовался, мало кто точно представлял себе, а почему этот день именно "михайлов". Церковного календаря у нас тогда не было и в помине, и Предводитель Небесных Сил Бесплотных уж точно никак не фигурировал среди Романовых, Кутузовых и Лермонтовых в длинном дедушкином списке. Так что, вот оно, - кому совпадение, а кому и еще одно чудо!
Так я и прожил больше 30 лет как самый обыкновенный человек. Радовался и веселился, грустил и страдал, болел и выздоравливал, мечтал и реализовывал свои мечты. Чего-то достиг, а много возможностей и упустил по незнанию и своему небрежению. Хоть никто в семье, да и среди знакомых в Церковь не ходил, но все были, как говорится "нормальные, хорошие люди". Честные, независтливые, простые и веселые. Любили поработать, но и отдохнуть умели. Никто, кстати, особенно не напивался, хотя застолья по разным поводам были у нас обычным делом. Все ходили друг к другу в гости, если что - приходили на помощь и финансово, и просто добрым словом. Вместе с друзьями ходили в лес за грибами и ягодами, зимой катались на лыжах, летом - на велосипедах... Детей любили и всячески старались развить их творчески. И если бы жизнь человека во плоти была бы вечной и его бы не мучили различные скорби и болезни, то такая жизнь была бы интересной, она, как мне кажется, не надоела бы никогда.
Но этот мир устроен по-другому.
Лет десять назад произошло несчастие. Мы не сразу заметили тяжелую болезнь и, поэтому не смогли вовремя помочь человеку. Это была моя тетя. Любимая тетя. Замечательный, отзывчивый, жизнелюбивый и очень светлый человек, до этого работавшая в детском центре с "трудными детьми" в секции туризма. Заслуженный Мастер Спорта по туризму СССР, человек, стоявший у истоков, и побывавший там, где вообще мало кто был, и испытавший тоже очень многое в своей жизни, она была необыкновенно душевным и добрым человеком, к ней тянулись взрослые, а дети просто ее обожали. Уже на пенсии, она решила поделиться своими огромными знаниями, опытом и, главное, по возможности передать то трепетное отношение к Живой Природе, к окружающему миру вне бетонного кольца окружной дороги, которое было у нее всегда. Так она устроилась на работу в Детский Центр "Ковчег" и всецело отдала себя детям. "Ковчег" тогда специализировался на работе с тяжело больными детьми и теми, кто жил в так называемых "неблагополучных семьях". Ее жизнь сложилась еще и так, что оба ее сына - многообещающие молодые ученые, покинули нашу страну и уехали сначала на работу, а потом и на п.м.ж. в США. Там же и женились, дали многочисленное потомство (внуков и уже правнуков, которые по-русски, кстати, совсем не говорят), но по понятным причинам, она могла видеть их крайне редко.
Тёте Нине я глубоко, от всего сердца благодарен еще и за то, что именно она в корне изменила всю мою жизнь - сделала ее наполненней, насыщенней и радостней. В 1993 году она взяла меня в поход. Это был мой первый поход - на Байкал, а потом сразу же в Восточные Саяны. Нужно было помогать ей сопровождать группу из 11 этих самых "трудных детей". На деле же это оказались совершенно замечательные дети, чаще всего имеющие много братиков и сестер - очень дружные и неприхотливые. А один из них - Макар, даже буквально спас меня от смерти, когда я провалился в болото, он, - пятнадцатилетний парнишка, не струсил и не убежал, а сумел согнуть березку и я, ухватившись за ветки, вылез из трясины. Был бы на его месте какой-нибудь изнеженный мальчик из "благополучной" семьи, я и не знаю, чем бы это кончилось.
Что и говорить - для молодого человека, который до этого ездил только по Подмосковью - на дачу и на шашлыки, - это был шок. В хорошем смысле. Почти два месяца в тайге и горах, на берегу безграничного Байкала - это незабываемо. Душистая малина горстями, пьянящие запахи смол и цветов, гранитные утесы Саян и седовласый красавец-богатырь Мунку-Сардык, строевая тайга. Многокилометровые маршброски и форсирование горных речек, дымящаяся, с ароматом кедра, еда из котелка, ночью - небо с мириадами звезд, да так близко, что, кажется можно дотронуться рукой, минеральные источники Аршана - гейзеры, бьющие прямо из-под земли..., - задушевные беседы у костра о вечном, взаимовыручка, настоящая дружба... Из Сибири я приехал другим человеком.
Но вот тут произошло несчастье. Моя тётя заболела тяжелым заболеванием с трудновыговариваемым названием, от которого неизбежно разрушается головной мозг. Это не сразу заметно, происходит постепенно и когда мы забили тревогу - было уже поздно. Врачи поставили неутешительный диагноз и сказали, что жить ей осталось может быть год или два. При этом она будет последовательно терять память, никого не узнавать, бредить. Могут быть и непредсказуемые осложнения. Все так и происходило, при этом на физическом состоянии это почти никак не отражалось. Она по-прежнему могла легко пробежать 20 километров, при этом, правда, уже не представляя, куда она бежит и зачем, да и вообще, что она делает. Свою родную сестру - мою маму она упорно называла другим именем, меня вообще не узнавала. Все осложнилось через несколько месяцев. Она не могла долго находится в закрытом помещении, а если с ней выходили гулять на улицу, то стремилась убежать. В ее поведении было еще очень много "странностей", о которых я уже не буду писать. Ее муж, жил с ней, в стационар класть ее отказался, ухаживал как мог, считая, что дома, в родных стенах, ей лучше. Возможно, он был прав. Но однажды у него стало плохо с сердцем. Подозревая инфаркт, он позвал друзей. Они немедленно приехали на помощь, вызвали "Скорую", а вот, что делать с Ниной, он толком не объяснил, так как сам уже почти терял сознание. Когда его увезли в больницу, она попросилась на улицу - "погулять", и тут же сбежала от них. В одной майке, легких тренировочных и сандалиях. Они, понятное дело, догнать ее не смогли, так как бегала она быстро и вообще была очень выносливой и тренированной. И тогда позвонили мне. У меня как раз начинался отпуск, я был свободен, а все родственники и приятели либо сильно заняты, либо просто не хотели связываться.
Дальше начались четыре дня, наверное, самые тяжелые в моей жизни. Надо было обязательно, чтобы кто-то дежурил на квартире, так как она знала домашний телефон. Это удивительно, но забыв почти все, она прекрасно помнила эти семь цифр. Браслет с данными, обычный в случае, если человек находится в таком состоянии, ее муж отказывался ей вешать, чтобы не травмировать, так как она его всегда срывала и начинала очень сильно переживать и плакать, если ей пытались что-то повесить или прикрепить.
Не проходило и минуты, чтобы ни позвонил какой-нибудь друг, приятель или родственник. А их у нее было великое множество... Телефон звонил постоянно! Как только в Москве все ложились спать, просыпались родственники и друзья в Израиле, а еще через несколько часов на связи была уже Америка и все начиналось сначала. Я же вообще почти не спал. С самого начала далеко не все были настроены благожелательно, некоторые, особенно заграничные "друзья и подруги" - орали в трубку, на меня, обвиняя в том, что мы тут "в своем проклятом, поганом Совке замучили и загубили "бедную Ниночку". На второй день я уже вообще почти не слышал ободряющих слов - сочувствующие собеседники сократились до пяти-шести человек. Все остальные в голос называли меня чуть ли не убийцей, хотя, понятное дело, я к этому всему вообще имел мало отношения. Просто племянник. Они не знали меня, да и я их слышал первый раз в жизни. Утром я с мобильного по справочнику несколько часов подряд обзванивал все больницы, морги и милицейские участки Москвы, так как она могла уйти куда угодно и оказаться где угодно. Даже более того - сесть, например, на электричку и уехать до конечной станции, уйти в лес. Она очень любила лес... Над июльской Москвой проносились неистовые грозы. Настоящие ураганы с молниями и градом. Небо рвалось в клочья, громыхал гром, хлестал ливень и истошно ревели сигнализации машин... Я представлял свою тетю то в лесу, то под этим проливным дождем с градом и ревел, как ребенок, чувствуя, что никак не могу ей помочь,... никак! Руки опускались, а ведь раньше, всего несколько дней назад я был очень уверен в себе, считал, что могу многое "разрулить сам", без посторонней помощи. А тут такое бессилие, такая безысходность. Мысли о ее трагической смерти я упорно гнал от себя, но легче не становилось. На второй день мне начали звонить уже по делу - то там, то тут обнаруживались похожие люди. Но по приметам это были другие несчастные. Теперь бесконечные и бесполезные звонки родственников и приятелей начали меня сильно раздражать, - я пытался объяснить им, что это единственный номер, на который могут сообщить что-то о Нине, и, соответственно, ничего не сообщат, если он постоянно занят. Со мной соглашались, но уже через полчаса, я поднимал трубку и слышал опять все тот же знакомый до боли взволнованный голос: "Ну, как там у вас, прояснилось что-то, что с Ниночкой, где она?". В такой ситуации возможность прозвониться по делу стремительно падала до нуля.
Я в первый же день пошел в местное отделение милиции, написал заявление, и ее объявили в розыск, но это пока не дало никакого толку. К тому же там мне лениво и вальяжно объяснили, что может быть она уже где угодно и шансов найти ее здесь, на их территории мало. Между строчек я понял, что никого искать они особо не будут, так как у "доблестной милиции" есть дела и поважнее, чем ловить сбежавшую из дома сумасшедшую пенсионерку. Вечером этого дня я попросил свою хорошую знакомую, православную, чтобы она приехала утром и помогла мне немного. Посидела хотя бы часик, пока я сбегаю в соседнюю больницу, куда отвезли дядю и проведаю, а как там он. Дядя был более-менее в норме и я вернулся назад. А она, видимо, быстро поняв обстановку, и то, что тут так просто сойти с ума, сказала, что ничего не поможет - надо только молиться. Уехала и вскоре вернулась - привезла иконы, молитвослов, Евангелие и лампаду. Так мы вместе и молились в перерывах между бесконечными телефонными прениями. Вернее - она молилась по молитвослову, а я своими словами. Потом она уехала, а я остался один. Наступил четвертый день. У меня от постоянного нервного напряжения и отсутствия сна уже развился нервный тик, тряслись руки и сильно поднялось давление, я почти ничего не соображал. В голове гудело и я с ужасом ощущал, что тоже постепенно схожу с ума. Я взял молитвослов, который она оставила мне (на церковно-славянском), ничего не понял и, отложив его в сторону, начал молиться. Своими словами, просто и истово, чуть не кричал.
Умолял, просил, плакал...
Боже помоги, пожалуйста, Богородица, не дай ей погибнуть, пусть выйдет к людям, умоляю, ну, пожалуйста, пожалуйста!!!
Потом я обратился к батюшке Серафиму и стал просить его. Это была необычная, редкая икона, я всего несколько раз встречал этот лик батюшки Серафима. А так, очень-очень простая - всего лишь вырезка из какого-то журнала (после этих событий она осталась у меня, и я очень дорожу ей). Не знаю уж сколько я так молился, сколько просил - может полчаса, может час, а может и больше. Помню, как сейчас, что через некоторое время я пододвинулся к иконе почти вплотную и не видел уже ничего в комнате - только один лик Саровского Чудотворца, его потрясающие, добрые, живые глаза... Удивительно и то, как я только потом понял, что за это время телефон не зазвонил ни разу, хотя до этого разрывался каждые несколько минут. Когда я наконец устал настолько, что уже не мог ни плакать, ни говорить и сел на пол, обхватив голову руками, - в полной тишине снова раздался звонок. Я вскочил, кинулся к телефону, сорвал трубку - незнакомый женский испуганный голос: "Мы тут пошли гулять..., дети играли в песочнице..., и это, Вы только извините, к ним такая женщина подошла, она явно не в себе, куличики лепит, а когда я ее спросила, кто она, как ее зовут, она..., вот телефон этот назвала..., она только выглядит плохо, грязная вся, вы ее знаете?"... Я в двух словах описал ситуацию, стал умолять женщину хотя бы на чуть-чуть задержать ее и попросил срочно вызвать наряд милиции. Она сказала, что муж уже вызвал "02".
Дальше все как в тумане - такси на другой конец города, отделение милиции, попытки доказать, что это именно моя тётя... , но вот она здесь, живая..., только вся дрожит и называет меня Коленькой, ну и Слава Богу!, пусть буду Коленькой!
Батюшка Серафиме, спасибо тебе, милый! Спасибо! Слава Богу за всё!
МОЛИТВА БАТЮШКИ СЕРАФИМА
Ко Христу я пришел совершенно неожиданно, хотя и был крещен в младенчестве.
Так сложилось, что первые лет 30 своей жизни я вообще толком не представлял, что такое Церковь, Храм, Православие. По крайней мере опытного знания у меня не было вообще. Родители - партийные, любимый дедушка, реально сделавший очень много доброго и полезного людям, - Герой Великой Отечественной, пошедший на смертельный риск и спасший жизни тысячи людей, в одиночку перекрывший готовый взорваться в любую минуту поврежденный осколком паровой котел в машинном отделении знаменитого балтийского линкора "Марат", тоже в церковь не ходил. Был партийным, убежденным коммунистом, мастером на заводе, уважаемым человеком. Но он учил меня мужской дружбе, взаимовыручке, а честность и прямолинейность в суждениях и поступках ценил больше всего. Кстати, за эту прямоту всегда страдал, но никогда и не думал менять свою позицию. Как-то раз он сказал мне: "Знаешь, будут в жизни моменты, когда ты не будешь думать ни о чем, ни о последствиях, ни о себе. И если надо - отдашь жизнь за своих друзей и близких". Мне эта фраза глубоко запала в душу, я сразу же представил его, ползущего по раскаленному металлу, почти ослепшего и обваренного кипятком и паром, но спасшего столько жизней! И расплакался. Много позже, когда я открыл Евангелие и стал читать, то понял, что мой дедушка просто поступал по велению сердца и точь в точь по Заповеди Христа.
С детства я обожал читать - буквально глотал книгу за книгой. Родители мои, конечно же радовались, но когда я засиживался допоздна, всегда отнимали книги, а потом еще не раз приходили посмотреть - не просвечивает ли желтый зайчик фонаря сквозь одеяло. С 11-12 летнего возраста у меня начался "мифологический этап" в жизни. Я запоем читал мифы, легенды, сказки... - все-все-все что попадалось. От Монголии и Китая до Скандинавии и Греции. А попадалось очень многое, благо у меня был замечательный дядя - доктор наук, интеллигент до мозга костей, образованнейший и предельно тактичный человек. Никогда не повышал голос. Никогда! Был добр и приветлив. Когда видел меня - прямо сиял радостью! Меня к нему тянуло непреодолимо. В его домашней библиотеке было около 15.000 книг и мне не приходилось там скучать. После замечательной книги Куна о древнегреческой мифологии в руки неожиданно попалась "Илиада" Гомера. Величайший перевод Гнедича! Прочитал залпом, почти не отрываясь. И вот где-то в это время рука как бы сама легла и вытащила с полки Евангелие. Увы, чуда не случилось! Естесственно, я начал читать с самого начала, с первой страницы первой главы Евангелия от Матфея и по вполне понятным для человека вне Церкви причинам, после прочтения нескольких абзацев, где-то между Зоровавелем и Азором отложил эту книгу надолго.
Кстати, бесконечно любимый мною митрополит Антоний Сурожский, как-то раз добродушно, с ему одному присущим удивительным чувством юмора, поведал пастве, о том, как первый раз в 15 лет прочитал Евангелие. За точность не ручаюсь, но говорил он примерно так: "первым мне в руки попалось Евангелие от Марка. Слава Богу! Марк же и писал для таких вот как и я неотесанных болванов! - просто и доходчиво! Слава Богу, что не Евангелие от Матфея! Я бы, наверное, не прочитал тогда и первых нескольких строчек!". Псалтирь же на церковно-славянском показалась просто "китайской грамотой" - я ничего там не понял вообще. Единственное, что глубоко врезалось в память, так это то, что эти книги ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧИТАЛИ! И читали постоянно! Они остались от прабабушки - были, потрепаны, засалены, с пятнами воска и сильно выбивались среди стройных и аккуратных рядов, сияющих белизной обрезов нечитанных ( ну или один раз читанных) макулатурных книг. Помните времена, когда за одну интересную, обязательно давали "нагрузку"? Вот такие были у нас библиотеки!
Бабушка же эти, как она говорила "древние книги", не читала, да и ходила в церковь только по большим праздникам, чем вызывала недовольство дедушки, а я всегда был на его стороне. Но как узнал позже, и в этом я ей безгранично благодарен, еще младенцем, в тайне покрестила меня. Везла через всю Москву в церковь, где ее давняя хорошая подруга работала казначеем. Все было в тайне даже от родителей - отец состоял в Партии, мама работала на закрытом и секретном "почтовом ящике". Крестить меня, конечно, никто не собирался. А родился я с трудом и был очень болезненным, два месяца врачи бились за жизнь, потом вроде вытянули, но началось какое-то инфекционное заболевание в этом роддоме и мне вкололи пеницилина, а у меня оказалась острая реакция, - снова реанимация и все началось сначала! Так что хоть и родился я в конце ноября 1974, но домой меня выписали лишь в начале следующего года. Даже после выписки было не совсем понятно, сколько я протяну. На дворе стоял март 1975 года. И бабушка, понимая, чем все может кончиться, пошла на огромный риск. Решила покрестить меня в тайне. Последствия такого поступка в то время были известны. По крайней мере, все знали, что можно легко лишиться всего, если вдруг кто-то увидит на ребенке крестик и доложит известно куда.
Кстати, очень интересно и то, что меня хотели назвать сперва Максимом. Почти уже все договорились и сошлись на этом имени, но тут неожиданно мой дедушка по маминой линии Николай (его, к сожалению, не помню, он скончался в 77-году) выступил против, сказав, что имя мне будет - Михаил, подкрепив свои аргументы длинным списком знаменитых Михаилов в истории России. Видимо, известных Максимов в истории России было несколько меньше... Так и быть - назвали меня Михаилом, какая собственно, разница, - даже иннициалы будут одинаковыми - М.К. Хотя мама была против - "Мишка" устойчиво ассоциировался у нее с неповоротливым лесным увальнем, любителем мёда и поспать. Но разница была. Ведь родился-то я прямо в день Архистратига Михаила. Его так и называли по привычке и по традиции "Михайлов День", но как я потом интересовался, мало кто точно представлял себе, а почему этот день именно "михайлов". Церковного календаря у нас тогда не было и в помине, и Предводитель Небесных Сил Бесплотных уж точно никак не фигурировал среди Романовых, Кутузовых и Лермонтовых в длинном дедушкином списке. Так что, вот оно, - кому совпадение, а кому и еще одно чудо!
Так я и прожил больше 30 лет как самый обыкновенный человек. Радовался и веселился, грустил и страдал, болел и выздоравливал, мечтал и реализовывал свои мечты. Чего-то достиг, а много возможностей и упустил по незнанию и своему небрежению. Хоть никто в семье, да и среди знакомых в Церковь не ходил, но все были, как говорится "нормальные, хорошие люди". Честные, независтливые, простые и веселые. Любили поработать, но и отдохнуть умели. Никто, кстати, особенно не напивался, хотя застолья по разным поводам были у нас обычным делом. Все ходили друг к другу в гости, если что - приходили на помощь и финансово, и просто добрым словом. Вместе с друзьями ходили в лес за грибами и ягодами, зимой катались на лыжах, летом - на велосипедах... Детей любили и всячески старались развить их творчески. И если бы жизнь человека во плоти была бы вечной и его бы не мучили различные скорби и болезни, то такая жизнь была бы интересной, она, как мне кажется, не надоела бы никогда.
Но этот мир устроен по-другому.
Лет десять назад произошло несчастие. Мы не сразу заметили тяжелую болезнь и, поэтому не смогли вовремя помочь человеку. Это была моя тетя. Любимая тетя. Замечательный, отзывчивый, жизнелюбивый и очень светлый человек, до этого работавшая в детском центре с "трудными детьми" в секции туризма. Заслуженный Мастер Спорта по туризму СССР, человек, стоявший у истоков, и побывавший там, где вообще мало кто был, и испытавший тоже очень многое в своей жизни, она была необыкновенно душевным и добрым человеком, к ней тянулись взрослые, а дети просто ее обожали. Уже на пенсии, она решила поделиться своими огромными знаниями, опытом и, главное, по возможности передать то трепетное отношение к Живой Природе, к окружающему миру вне бетонного кольца окружной дороги, которое было у нее всегда. Так она устроилась на работу в Детский Центр "Ковчег" и всецело отдала себя детям. "Ковчег" тогда специализировался на работе с тяжело больными детьми и теми, кто жил в так называемых "неблагополучных семьях". Ее жизнь сложилась еще и так, что оба ее сына - многообещающие молодые ученые, покинули нашу страну и уехали сначала на работу, а потом и на п.м.ж. в США. Там же и женились, дали многочисленное потомство (внуков и уже правнуков, которые по-русски, кстати, совсем не говорят), но по понятным причинам, она могла видеть их крайне редко.
Тёте Нине я глубоко, от всего сердца благодарен еще и за то, что именно она в корне изменила всю мою жизнь - сделала ее наполненней, насыщенней и радостней. В 1993 году она взяла меня в поход. Это был мой первый поход - на Байкал, а потом сразу же в Восточные Саяны. Нужно было помогать ей сопровождать группу из 11 этих самых "трудных детей". На деле же это оказались совершенно замечательные дети, чаще всего имеющие много братиков и сестер - очень дружные и неприхотливые. А один из них - Макар, даже буквально спас меня от смерти, когда я провалился в болото, он, - пятнадцатилетний парнишка, не струсил и не убежал, а сумел согнуть березку и я, ухватившись за ветки, вылез из трясины. Был бы на его месте какой-нибудь изнеженный мальчик из "благополучной" семьи, я и не знаю, чем бы это кончилось.
Что и говорить - для молодого человека, который до этого ездил только по Подмосковью - на дачу и на шашлыки, - это был шок. В хорошем смысле. Почти два месяца в тайге и горах, на берегу безграничного Байкала - это незабываемо. Душистая малина горстями, пьянящие запахи смол и цветов, гранитные утесы Саян и седовласый красавец-богатырь Мунку-Сардык, строевая тайга. Многокилометровые маршброски и форсирование горных речек, дымящаяся, с ароматом кедра, еда из котелка, ночью - небо с мириадами звезд, да так близко, что, кажется можно дотронуться рукой, минеральные источники Аршана - гейзеры, бьющие прямо из-под земли..., - задушевные беседы у костра о вечном, взаимовыручка, настоящая дружба... Из Сибири я приехал другим человеком.
Но вот тут произошло несчастье. Моя тётя заболела тяжелым заболеванием с трудновыговариваемым названием, от которого неизбежно разрушается головной мозг. Это не сразу заметно, происходит постепенно и когда мы забили тревогу - было уже поздно. Врачи поставили неутешительный диагноз и сказали, что жить ей осталось может быть год или два. При этом она будет последовательно терять память, никого не узнавать, бредить. Могут быть и непредсказуемые осложнения. Все так и происходило, при этом на физическом состоянии это почти никак не отражалось. Она по-прежнему могла легко пробежать 20 километров, при этом, правда, уже не представляя, куда она бежит и зачем, да и вообще, что она делает. Свою родную сестру - мою маму она упорно называла другим именем, меня вообще не узнавала. Все осложнилось через несколько месяцев. Она не могла долго находится в закрытом помещении, а если с ней выходили гулять на улицу, то стремилась убежать. В ее поведении было еще очень много "странностей", о которых я уже не буду писать. Ее муж, жил с ней, в стационар класть ее отказался, ухаживал как мог, считая, что дома, в родных стенах, ей лучше. Возможно, он был прав. Но однажды у него стало плохо с сердцем. Подозревая инфаркт, он позвал друзей. Они немедленно приехали на помощь, вызвали "Скорую", а вот, что делать с Ниной, он толком не объяснил, так как сам уже почти терял сознание. Когда его увезли в больницу, она попросилась на улицу - "погулять", и тут же сбежала от них. В одной майке, легких тренировочных и сандалиях. Они, понятное дело, догнать ее не смогли, так как бегала она быстро и вообще была очень выносливой и тренированной. И тогда позвонили мне. У меня как раз начинался отпуск, я был свободен, а все родственники и приятели либо сильно заняты, либо просто не хотели связываться.
Дальше начались четыре дня, наверное, самые тяжелые в моей жизни. Надо было обязательно, чтобы кто-то дежурил на квартире, так как она знала домашний телефон. Это удивительно, но забыв почти все, она прекрасно помнила эти семь цифр. Браслет с данными, обычный в случае, если человек находится в таком состоянии, ее муж отказывался ей вешать, чтобы не травмировать, так как она его всегда срывала и начинала очень сильно переживать и плакать, если ей пытались что-то повесить или прикрепить.
Не проходило и минуты, чтобы ни позвонил какой-нибудь друг, приятель или родственник. А их у нее было великое множество... Телефон звонил постоянно! Как только в Москве все ложились спать, просыпались родственники и друзья в Израиле, а еще через несколько часов на связи была уже Америка и все начиналось сначала. Я же вообще почти не спал. С самого начала далеко не все были настроены благожелательно, некоторые, особенно заграничные "друзья и подруги" - орали в трубку, на меня, обвиняя в том, что мы тут "в своем проклятом, поганом Совке замучили и загубили "бедную Ниночку". На второй день я уже вообще почти не слышал ободряющих слов - сочувствующие собеседники сократились до пяти-шести человек. Все остальные в голос называли меня чуть ли не убийцей, хотя, понятное дело, я к этому всему вообще имел мало отношения. Просто племянник. Они не знали меня, да и я их слышал первый раз в жизни. Утром я с мобильного по справочнику несколько часов подряд обзванивал все больницы, морги и милицейские участки Москвы, так как она могла уйти куда угодно и оказаться где угодно. Даже более того - сесть, например, на электричку и уехать до конечной станции, уйти в лес. Она очень любила лес... Над июльской Москвой проносились неистовые грозы. Настоящие ураганы с молниями и градом. Небо рвалось в клочья, громыхал гром, хлестал ливень и истошно ревели сигнализации машин... Я представлял свою тетю то в лесу, то под этим проливным дождем с градом и ревел, как ребенок, чувствуя, что никак не могу ей помочь,... никак! Руки опускались, а ведь раньше, всего несколько дней назад я был очень уверен в себе, считал, что могу многое "разрулить сам", без посторонней помощи. А тут такое бессилие, такая безысходность. Мысли о ее трагической смерти я упорно гнал от себя, но легче не становилось. На второй день мне начали звонить уже по делу - то там, то тут обнаруживались похожие люди. Но по приметам это были другие несчастные. Теперь бесконечные и бесполезные звонки родственников и приятелей начали меня сильно раздражать, - я пытался объяснить им, что это единственный номер, на который могут сообщить что-то о Нине, и, соответственно, ничего не сообщат, если он постоянно занят. Со мной соглашались, но уже через полчаса, я поднимал трубку и слышал опять все тот же знакомый до боли взволнованный голос: "Ну, как там у вас, прояснилось что-то, что с Ниночкой, где она?". В такой ситуации возможность прозвониться по делу стремительно падала до нуля.
Я в первый же день пошел в местное отделение милиции, написал заявление, и ее объявили в розыск, но это пока не дало никакого толку. К тому же там мне лениво и вальяжно объяснили, что может быть она уже где угодно и шансов найти ее здесь, на их территории мало. Между строчек я понял, что никого искать они особо не будут, так как у "доблестной милиции" есть дела и поважнее, чем ловить сбежавшую из дома сумасшедшую пенсионерку. Вечером этого дня я попросил свою хорошую знакомую, православную, чтобы она приехала утром и помогла мне немного. Посидела хотя бы часик, пока я сбегаю в соседнюю больницу, куда отвезли дядю и проведаю, а как там он. Дядя был более-менее в норме и я вернулся назад. А она, видимо, быстро поняв обстановку, и то, что тут так просто сойти с ума, сказала, что ничего не поможет - надо только молиться. Уехала и вскоре вернулась - привезла иконы, молитвослов, Евангелие и лампаду. Так мы вместе и молились в перерывах между бесконечными телефонными прениями. Вернее - она молилась по молитвослову, а я своими словами. Потом она уехала, а я остался один. Наступил четвертый день. У меня от постоянного нервного напряжения и отсутствия сна уже развился нервный тик, тряслись руки и сильно поднялось давление, я почти ничего не соображал. В голове гудело и я с ужасом ощущал, что тоже постепенно схожу с ума. Я взял молитвослов, который она оставила мне (на церковно-славянском), ничего не понял и, отложив его в сторону, начал молиться. Своими словами, просто и истово, чуть не кричал.
Умолял, просил, плакал...
Боже помоги, пожалуйста, Богородица, не дай ей погибнуть, пусть выйдет к людям, умоляю, ну, пожалуйста, пожалуйста!!!
Потом я обратился к батюшке Серафиму и стал просить его. Это была необычная, редкая икона, я всего несколько раз встречал этот лик батюшки Серафима. А так, очень-очень простая - всего лишь вырезка из какого-то журнала (после этих событий она осталась у меня, и я очень дорожу ей). Не знаю уж сколько я так молился, сколько просил - может полчаса, может час, а может и больше. Помню, как сейчас, что через некоторое время я пододвинулся к иконе почти вплотную и не видел уже ничего в комнате - только один лик Саровского Чудотворца, его потрясающие, добрые, живые глаза... Удивительно и то, как я только потом понял, что за это время телефон не зазвонил ни разу, хотя до этого разрывался каждые несколько минут. Когда я наконец устал настолько, что уже не мог ни плакать, ни говорить и сел на пол, обхватив голову руками, - в полной тишине снова раздался звонок. Я вскочил, кинулся к телефону, сорвал трубку - незнакомый женский испуганный голос: "Мы тут пошли гулять..., дети играли в песочнице..., и это, Вы только извините, к ним такая женщина подошла, она явно не в себе, куличики лепит, а когда я ее спросила, кто она, как ее зовут, она..., вот телефон этот назвала..., она только выглядит плохо, грязная вся, вы ее знаете?"... Я в двух словах описал ситуацию, стал умолять женщину хотя бы на чуть-чуть задержать ее и попросил срочно вызвать наряд милиции. Она сказала, что муж уже вызвал "02".
Дальше все как в тумане - такси на другой конец города, отделение милиции, попытки доказать, что это именно моя тётя... , но вот она здесь, живая..., только вся дрожит и называет меня Коленькой, ну и Слава Богу!, пусть буду Коленькой!
Батюшка Серафиме, спасибо тебе, милый! Спасибо! Слава Богу за всё!
Она, несмотря на прогнозы врачей, жива до сих пор. Ее состояние вроде как-будто законсервировалось. Ей не становится хуже, но и лучше не становится тоже.
А на следующей неделе я пошел в церковь Всех Святых в Красном Селе, прихожанкой которого была моя подруга, на воскресную Литургию и стал молиться. Правда, первая исповедь и Причастие Святых Христовых Тайн случились значительно позже, но я все же считаю именно то, - следующее воскресение за описанными событиями - моим первым днем в Церкви Христовой, а чудесное обретение нашего потерявшегося близкого человека по молитвам к батюшке Серафиму Саровскому - настоящим чудом, происшедшим в моей жизни.
Братья и сестры, помолитесь о тяжко болящей рабе Божией Нине! Спаси Господи!
А на следующей неделе я пошел в церковь Всех Святых в Красном Селе, прихожанкой которого была моя подруга, на воскресную Литургию и стал молиться. Правда, первая исповедь и Причастие Святых Христовых Тайн случились значительно позже, но я все же считаю именно то, - следующее воскресение за описанными событиями - моим первым днем в Церкви Христовой, а чудесное обретение нашего потерявшегося близкого человека по молитвам к батюшке Серафиму Саровскому - настоящим чудом, происшедшим в моей жизни.
Братья и сестры, помолитесь о тяжко болящей рабе Божией Нине! Спаси Господи!
р.Б.
О ВЕРЕ, О ХРАМЕ, О ЧУДЕ...
Я
родилась в 1937 году. Крестили меня по настоянию бабушки. Она умерла,
когда я была маленькая, но в памяти сохранились смутные воспоминания о
том, как мы ходили с ней в церковь в моем родном Муроме.
Выросла я без веры, без Бога. Эта тема никогда не поднималась в семье, в разговорах с друзьями. Её просто не существовало для нас. Когда родилась дочь, у нас с мужем и мысли не возникало, что ее нужно крестить. Так и жила….
Когда мне было 36 лет, неожиданно умерла моя мама. Мы искали место на кладбище и нам посоветовали обратиться к священнику при кладбищенской церкви. Во время разговора с ним я почувствовала, что он совсем не такой, как мы, он из какого-то другого – лучшего мира, о котором мы ничего не знаем. И, может быть, как раз в эти мгновения боль от потери дорогого человека соединилась с тоской об этом неведомом мире.
Мне кажется, что именно смерть мамы поставила меня на путь к Богу. Но так я стала думать позже, не в тот момент. После похорон ходила на кладбище, но тоска не отпускала. Несколько лет спустя, в годовщину ее смерти пошла рано утром в единственный в Королёве храм, выплакалась там и получила облегчение. Стала заходить в храм чаще. Ничего не понимая, ни о чем не спрашивая, стояла во время службы и думала о своем. В моем окружении не было ни одного верующего человека, чтобы помочь мне задуматься о жизни, о возникающих проблемах. Все происходящее со мной я рассматривала, как набор случайностей. Была слепоглухонемая, хотя возраст и приближался к 50-и.
Господь долготерпелив… И наконец-то я получила такое вразумление, которое невозможно не понять. В 1988 году мы всей семьей приехали на 10 дней (с 1 по 10 мая) на дачу под Переславлем на посадочные работы. У дочери только два дня были свободны, поэтому я решила, что эти дни будут ударными. На 1 мая пришлась Пасха, но в то время это меня ничуть не смутило. Весь день мы работали. Каков результат? Вечером, когда я готовила ужин, я провалилась в открытый подпол с кипящей кастрюлей в руках, ошпарила руки по локоть и отбила ноги так, что долго помнила. Последующие 10 дней провела в полном бездействии, зализывая раны. Господь дал время на размышления. К моменту возвращения на работу после «отдыха» руки, покрытые сплошным волдырем, зажили, все подсохло. Могла спокойно сесть за рабочий стол и писать. И всем рассказала, как вразумил меня Господь.
А через пять лет, когда мы с мужем, два пенсионера, решили постоянно жить в деревне, в отрыве от близких, сменив привычный образ жизни, проблем тоже хватало, но теперь я узнала, где искать утешение. Сначала пришла в храм Покрова, так как только о нем и знала. Это был июль 1997 года. В храме было тесно, душно, пришлось выйти. Кто-то сказал, что рядом храм Александра Невского. Пошла искать. Вошла и ахнула! Такой простор, свет и воздух! К исповеди я уже опоздала, но Зинаида Павловна участливо отнеслась ко мне, попросила священника исповедать меня (это был совсем молодой о. Виктор). Я причастилась и прилепилась к храму. И он меня не отринул.
Автобус из деревни иногда опаздывал, и я опаздывала к исповеди, но отец Андрей всегда шел навстречу. Очень люблю наш храм, проповеди в храме. Всякий раз нахожу в них полезное для себя, а порой удивляюсь, как это батюшка знает, что именно это мне сегодня необходимо услышать. Радуюсь, что храм общими стараниями становится все красивее, и что приход все больше походит на единую семью. Почти 15 лет назад я пришла в храм одна, а теперь со мной здесь и дети, и внуки, и правнуки. Обоих правнуков – и Мелиссу, и Серафима, - крестил отец Андрей. В храме я нашла преданных друзей, готовых помочь и разделить со мной и беду, и радость. Как хорошо, что мы каждый день молимся друг за друга. Этим летом я на примере своей семьи убедилась в силе соборной молитвы.
Не могу сказать, что я пришла к вере; наверное, я все иду к ней и буду идти до конца дней - учиться, прозревать, спотыкаться, укрепляться, проникаться все глубже чувством любви и благодарности к Богу.
Как радостно сознавать, что в моей жизни происходят большие и малые чудеса, которые не есть случайность, как я раньше думала. Они происходят сплошь и рядом, но, как правило, понятны только мне и близким моим. Но одно событие, происшедшее в нашей семье весной 2010 года, думается, посчитает чудом каждый верующий человек.
В мае 2010 года мы с моей правнучкой Мелиссой (2 года 6 мес.) жили вдвоем в деревне. Она простудилась и заболела. На второй день болезни температура вечером была 39,6 С, а сколько ночью – и не знаю. Она вся горела, я делала ей холодные обтирания, она попросила дать ей лекарство, но оно не помогало. Я сидела у ее кроватки в оцепенении, не соображая, как ей помочь. Было уже за полночь. Вдруг, Мелисса поднимает голову и говорит совершенно отчетливо: «Мне кто-то сказал – молись!», и опять падает на подушку. Я рухнула на колени и со слезами молила Господа и Пресвятую Богородицу о помощи. Ночь была очень тяжелая. Утро не принесло облегчения. Я попросила соседа отвезти нас в Переславль к детскому врачу, чтобы поставить диагноз. Слава Богу, воспаления лёгких не было. Это было накануне дня Святой Троицы. Весь день и вечер были очень тяжелыми, вечером температура 40,2 С. После лекарства стало полегче, ночь прошла спокойно. В воскресенье в день Святой Троицы стало видно, что Мелисса поправляется. А в День Святого Духа она уже была с нормальной температурой.
Спустя две недели после болезни мы сидели с ней за столом, и она спросила: «Откуда у нас такой красивый цветочек?» (белая махровая фиалка вся в цвету). Я рассказала, что мне подарила его моя школьная подруга, когда я ездила с родственниками в Дивеево к батюшке Серафиму.
- К какому батюшке Серафиму? - спросила она.
Я показала ей икону батюшки Серафима, привезенную из Дивеево, она взяла ее в руки, долго смотрела на нее и сказала: «Он меня лечил». На мой вопрос «Как лечил?», - ничего не ответила.
Вот такое чудо произошло в нашей семье, и Мелисса выздоровела по молитвам дорогого батюшки Серафима.
Слава Богу за всё!
P.S. Что означает слово «молись», Мелисса давно знала, так как я ежедневно молилась в ее присутствии, и она со мной…
Этим летом в семье произошло еще одно чудо, но это уже не мой рассказ.
Выросла я без веры, без Бога. Эта тема никогда не поднималась в семье, в разговорах с друзьями. Её просто не существовало для нас. Когда родилась дочь, у нас с мужем и мысли не возникало, что ее нужно крестить. Так и жила….
Когда мне было 36 лет, неожиданно умерла моя мама. Мы искали место на кладбище и нам посоветовали обратиться к священнику при кладбищенской церкви. Во время разговора с ним я почувствовала, что он совсем не такой, как мы, он из какого-то другого – лучшего мира, о котором мы ничего не знаем. И, может быть, как раз в эти мгновения боль от потери дорогого человека соединилась с тоской об этом неведомом мире.
Мне кажется, что именно смерть мамы поставила меня на путь к Богу. Но так я стала думать позже, не в тот момент. После похорон ходила на кладбище, но тоска не отпускала. Несколько лет спустя, в годовщину ее смерти пошла рано утром в единственный в Королёве храм, выплакалась там и получила облегчение. Стала заходить в храм чаще. Ничего не понимая, ни о чем не спрашивая, стояла во время службы и думала о своем. В моем окружении не было ни одного верующего человека, чтобы помочь мне задуматься о жизни, о возникающих проблемах. Все происходящее со мной я рассматривала, как набор случайностей. Была слепоглухонемая, хотя возраст и приближался к 50-и.
Господь долготерпелив… И наконец-то я получила такое вразумление, которое невозможно не понять. В 1988 году мы всей семьей приехали на 10 дней (с 1 по 10 мая) на дачу под Переславлем на посадочные работы. У дочери только два дня были свободны, поэтому я решила, что эти дни будут ударными. На 1 мая пришлась Пасха, но в то время это меня ничуть не смутило. Весь день мы работали. Каков результат? Вечером, когда я готовила ужин, я провалилась в открытый подпол с кипящей кастрюлей в руках, ошпарила руки по локоть и отбила ноги так, что долго помнила. Последующие 10 дней провела в полном бездействии, зализывая раны. Господь дал время на размышления. К моменту возвращения на работу после «отдыха» руки, покрытые сплошным волдырем, зажили, все подсохло. Могла спокойно сесть за рабочий стол и писать. И всем рассказала, как вразумил меня Господь.
А через пять лет, когда мы с мужем, два пенсионера, решили постоянно жить в деревне, в отрыве от близких, сменив привычный образ жизни, проблем тоже хватало, но теперь я узнала, где искать утешение. Сначала пришла в храм Покрова, так как только о нем и знала. Это был июль 1997 года. В храме было тесно, душно, пришлось выйти. Кто-то сказал, что рядом храм Александра Невского. Пошла искать. Вошла и ахнула! Такой простор, свет и воздух! К исповеди я уже опоздала, но Зинаида Павловна участливо отнеслась ко мне, попросила священника исповедать меня (это был совсем молодой о. Виктор). Я причастилась и прилепилась к храму. И он меня не отринул.
Автобус из деревни иногда опаздывал, и я опаздывала к исповеди, но отец Андрей всегда шел навстречу. Очень люблю наш храм, проповеди в храме. Всякий раз нахожу в них полезное для себя, а порой удивляюсь, как это батюшка знает, что именно это мне сегодня необходимо услышать. Радуюсь, что храм общими стараниями становится все красивее, и что приход все больше походит на единую семью. Почти 15 лет назад я пришла в храм одна, а теперь со мной здесь и дети, и внуки, и правнуки. Обоих правнуков – и Мелиссу, и Серафима, - крестил отец Андрей. В храме я нашла преданных друзей, готовых помочь и разделить со мной и беду, и радость. Как хорошо, что мы каждый день молимся друг за друга. Этим летом я на примере своей семьи убедилась в силе соборной молитвы.
Не могу сказать, что я пришла к вере; наверное, я все иду к ней и буду идти до конца дней - учиться, прозревать, спотыкаться, укрепляться, проникаться все глубже чувством любви и благодарности к Богу.
Как радостно сознавать, что в моей жизни происходят большие и малые чудеса, которые не есть случайность, как я раньше думала. Они происходят сплошь и рядом, но, как правило, понятны только мне и близким моим. Но одно событие, происшедшее в нашей семье весной 2010 года, думается, посчитает чудом каждый верующий человек.
В мае 2010 года мы с моей правнучкой Мелиссой (2 года 6 мес.) жили вдвоем в деревне. Она простудилась и заболела. На второй день болезни температура вечером была 39,6 С, а сколько ночью – и не знаю. Она вся горела, я делала ей холодные обтирания, она попросила дать ей лекарство, но оно не помогало. Я сидела у ее кроватки в оцепенении, не соображая, как ей помочь. Было уже за полночь. Вдруг, Мелисса поднимает голову и говорит совершенно отчетливо: «Мне кто-то сказал – молись!», и опять падает на подушку. Я рухнула на колени и со слезами молила Господа и Пресвятую Богородицу о помощи. Ночь была очень тяжелая. Утро не принесло облегчения. Я попросила соседа отвезти нас в Переславль к детскому врачу, чтобы поставить диагноз. Слава Богу, воспаления лёгких не было. Это было накануне дня Святой Троицы. Весь день и вечер были очень тяжелыми, вечером температура 40,2 С. После лекарства стало полегче, ночь прошла спокойно. В воскресенье в день Святой Троицы стало видно, что Мелисса поправляется. А в День Святого Духа она уже была с нормальной температурой.
Спустя две недели после болезни мы сидели с ней за столом, и она спросила: «Откуда у нас такой красивый цветочек?» (белая махровая фиалка вся в цвету). Я рассказала, что мне подарила его моя школьная подруга, когда я ездила с родственниками в Дивеево к батюшке Серафиму.
- К какому батюшке Серафиму? - спросила она.
Я показала ей икону батюшки Серафима, привезенную из Дивеево, она взяла ее в руки, долго смотрела на нее и сказала: «Он меня лечил». На мой вопрос «Как лечил?», - ничего не ответила.
Вот такое чудо произошло в нашей семье, и Мелисса выздоровела по молитвам дорогого батюшки Серафима.
Слава Богу за всё!
P.S. Что означает слово «молись», Мелисса давно знала, так как я ежедневно молилась в ее присутствии, и она со мной…
Этим летом в семье произошло еще одно чудо, но это уже не мой рассказ.
Кольцова Ольга
